У меня есть одно приятное качество - я умею разводить случайных знакомых на интересные разговоры и почти всегда это делаю, потому что нудятину слушать уныло и у меня от нее мозги закипают. Собственно, это еще с детства началось, кажется с одной бабки, которой было лет 90, не меньше, а мне было лет 13, я на ее лавку уселся и внаглую спросил, можно ли закурить, ожидая, что она щаз развопится, на что она медленно кивнула, а потом, пошамкав минуты две губами, заявила, что смолоду тоже пила, курила и матом ругалась, и, как я понял, до войны еще отличалась легким поведением, ее даже выселяли куда-то, но она охмурила местного коммуниста и он ее с собой забрал назад в Москву. И как она в церковь пришла уже лет в 70, солидной дамой, и на первой своей исповеди сильно шокировала молодого священника, вывалив это "пью, курю, матом ругаюсь".

Потом еще помню жутковатый рассказ старикашки, который стрельнул у меня деньги на водку, потом сигарету, а потом я спросил его про татуировки и он сходу рассказал, что во время войны был лейтенантом на "катюше" и они там все время сидели на ящиках со взрывчаткой, потому что им нельзя было сдаваться в плен, а после войны он стал вором (походу, адреналиновое голодание), много сидел, бросил жену с детьми, чтобы их не позорить, а потом, бомжуя, встречал своих взрослых солидных детей и выяснил, где они живут, но ни разу к ним не подходил. И вроде бы это мне он первый про "консервы" мне рассказал, это когда матерые урки в побег брали одного дурака потолще, чтобы было, что жрать в тайге или тундре. Сейчас я думаю, что старикашка врал, он явно моложе выглядел, лет на 65, но история зачотная, отрепетированная, с яркими деталями, видно, сроднился уж с ней.

Меня в то время почему-то особо интересовала тюрьма - я вбил себе в голову "от сумы да тюрьмы не зарекайся" и решил, что меня эта хрень не минует, и всех случайных знакомых соответствующего вида я расспрашивал про тюрьму. Помню, что роза на плече - значит, встретил совершеннолетие в тюрьме, ПОСТ - прости, отец, судьба такая (я так один из своих рассказов того времени назвал), СЭР - свобода - это рай, а три точки в виде треугольника - знак опущенных и делается насильно. Я до сих пор у некоторых эту татуировку вижу и не знаю, куда глаза девать. У одного мужика в метро углядел такую прям на лбу под челкой.

Многое мне родной дедуля рассказал: он рос в районе Бутырок и в детстве у него был кумир из местных воров - Альпан, главарь одной из банд "Черная кошка", а один из банды по кличке Пузатый (кличка такая, п.ч. он в тюрьме, чтобы не гоняли на работу честного вора, выпускал себе кишки легким движением заныканной бритвы) охотно делился с детками своим уголовным опытом, видно, отвечал за работу с молодежью - гитара с бантом, Есенин, все дела. Чет я про Альпана уже все забыл (надо все записывать, блин!), а про Пузатого помню, что под конец жизни он стал себя настолько прочно ассоциировать с любимым Есениным, что уехал в Рязань и там бросился под поезд, оставив записку: "Уезжаю умирать на родину", хотя родился в том же московском дворе, мой дед в детстве жил.

Вот такие старомосковские байки в стиле Мамлеева и Нины Садур. Я сам очень остро эту особую атмосферу гнилостно-сладенького гипнотического абсурда чую, и сам вокруг себя такую временами создаю, особенно когда пью много и крыша едет.

7 августа, среда

Сон. Подъезд со странными перекрученными лестницами (как всегда во снах) и солнечным колодцем, золотая пыль из окон столбом стоит. На одном из верхних этажей (пришлось через перила перелезать, чтобы попасть на другую лестницу) в двери вместо глазка - человеческий глаз, подмигивает. Дверь открыта - коммуналка, в трех комнатах подряд какое-то ателье, манекены, полуголые бестстыжи5 клиентки, строящие глазки, и портнихи с сантиметрами в зубах. Походу, начало века, потому что дамы в корсетах и панталонах. Прошел до конца - там еще одна маленькая дверь, выход сразу во внутренний двор (разница уровней этажей в пять получилась). Прохожу через двор в другую маленькую железную дверь. Там дворницкая, метлы и лопаты для снега, а еще похоронный венок и из под него ноги трупа торчат. Это мой связной. Копаюсь в углах, нашел тайник - красивую жестяную коробку из-под печенья. Думал, там секретные бумаги, а когда открыл, оказалось - музыкальная шкатулка. Через двор уже бегут то ли полицейские, то ли жандармы, я пометался в тесных стенках и от моего отчаяния открылся ход в голубятню, и там я уже азартно убегал по грохочущим крышам. Зачем приходил - непонятно. Мне кажется, я в этом доме не раз во сне бывал. Вроде бы, Петербург, а не Москва.

+ + +

Чиж похож на Павла I, со взглядом мечтательным и маньячно упорным. Когда он так лупится на еду, всем реально страшно.

+ + +
Война роз против наступающей осени. Они огромные, в них можно не только нос утопить, но и все лицо целиком.

9 августа, четверг

Самокритичный сон. Про то, что я обнаружил странный пробор на башке. Стал рассматривать -оказалось, это лысая полоса, шириной в пару см, которая делит череп ровно пополам от лба до нижней части затылка. Когда в ужасе стал рассматривать дальше с помощью кучи зеркал (дико неудобно), оказалось, что у меня череп пополам треснул и собирается развалиться на две части - шов разошелся. Я в эту трещину, похожую на прорезь на плотном резиновом мячике, пальцами полез, пол-ладони засунул - ничего, в смысле никаких мозгов не нащупывается, боли и крови нет, что делать - непонятно. К врачам реально стыдно идти, так что я пока бандану затянул покрепче.

Проснувшись, вспоминал Салтыкова-Щедрина и его органчик: "Не потерплю - разорю!" Неприятно.

+ + +
Из фанфиков:
красивый выхолощенный юноша,

19 сентября, четверг

Деревья с бумажными листьями. А в лужах еще отражается лето – густые кроны, фонари… Повсюду в Москве осенние цветы, еще даже летние кафе есть, и велосипеды шеренгами - попытки продлить лето, но холод, холод, холод. Орион в небе к концу ночи, Сириус и Плеяды.

Ходил в Даев переулок, проверял, не проявился ли на доме черный великан - это к войне и революциям, а то что-то на душе неспокойно. Нет великана, и слава Богу. Надо бы еще часы Брюса у Красных ворот проверить - они краснеют к большой крови. Проверю - и успокоюсь.

+ + +
Чижу новую кличку придумал - Японский городовой. Ну ведь вылитый! Особенно когда губы надует и брыльки разложит поважнее.

ТРИ СЕСТРЫ, с Плотниковым и Чиповской. Очень жестоко и цинично, как-то уж совсем безнадежно. Чехов вообще очень безжалостный, в нем что-то пуританское и люди ему неприятны, м.б. отвратительны, не любит он их. Маша в исполнении Чиповской показалась такой же пошлой, как Наташа.

АРОМАТ, сериал, Германия
Это по "Парфюмеру" и еще какой-то книжке Зюскинда, которого я не люблю. Картинка зацепила, потому и смотрю. Европейская стилистика и лица для меня намного приятнее и интереснее, чем американские. Замечательно сейчас работают операторы в сериалах, каждый кадр продуман.

23 сентября, понедельник

Во сне огромная ледяная гора, вроде тех, на которых горнолыжные трассы. Со мной какой-то пьяный мужик, всю душу мне вымотал разговорами про безрадостное детство. "Хлеба с сольцей сунут вместо завтрака, на огороде морковку вытянешь, а зимой я вместо валенок дедовы варежки на ноги натягивал"... Это он на гору хотел, и я его туда затаскивал, а он игриво падал в сугробы и ржал, отхрюкиваясь соплями. А потом, когда я уже готов был его придушить, стал дразниться, мол, слабо тебе с горки съехать". Еще бы не слабо - трасса, как для бобслея, конца не видно, во тьме теряется - ночь уже, только снег сияет. Он сам тогда решил, проехал метров пять наискосок и завалился, рыло в кровище, и злобно так, пуская кровавые пузыри, мне орет: "Ты мразь богемная". Я отвернулся - а передо мной - Млечный путь. Сзади мужик матом орет, а впереди - небо со звездами. И на меня снизошло некое безусловное понимание, что съехать все же придется. В общем поехал, сперва шатался, за воздух хватался, а потом вдруг обрел какую-то уверенность, что упасть невозможно. Типа, мне голос был: "Упасть невозможно. Гермес Трисмегист говорил, что вверх и вниз - одно и то же". Качусь, скорость бешеная, но я даже ветра в лицо не чую, даже не пошатывает, я сигаретку закурил, мимо ели проносятся, я иногда с трамплинов прям взлетаю и также спокойно вертикально лечу себе, покуриваю, и конца-края этому спуску не видно. Только когда докурил, пришло понимание, что на такой скорости окурок бросать нельзя, он взорвется, как граната. Он уже пальцы жжет, а я не знаю, что делать. Бросить невозможно, но я так пропитался небесным эфиром в полете, что прям сейчас от этого окурка вспыхну синим пламенем. И мне, в общем, пофиг. Хороший сон. Давно я не летал во сне.

24 сентября

В Москве я первым делом проверил ворон - толстые такие стали! Будто без меня только и делали, что жрали, а я - наоборот чет совсем отощал, впрочем, мне так больше нравится - улетаю по ветру, развоплощаюсь помаленьку, вот только лифты, суки, меня не возят, как будто меня вообще нет.

Холода лютые стоят. Сидим с Чижом, в плед закутавшись, как брошенные Собяниным сиротки, вчера обещали тепло пускать - всем дали, а нам ни фига, такая уж наша доля горемычная, безответная.

Тихона Чурилина читаю - сумасшедший протофутурист, цветаевский недолгий ухажер. Как всегда, у наших поэтов сплошной макабр, а не жизнь - Чурилин вот после смерти жены 17 дней сидел с ее трупом, никого не впуская.

И сразу стих попался, прям про нас с Чижом, про то, какие мы с ним томные и помирающие:

Больная девушка
Вся нежная, вся слабая — закутана в меха,
Закутана в огромные, смешные вороха.
И в них, уродах, лёжа, былинкою видна.
Такая неответная: как будто бы одна.
И когда веки сомкнуты, и когда взгляд открыт,
То никому неведомо — очнулась или спит.
Лишь видны неотлучные, и те не велики,
Дыхания неслышного туманные дымки.

И более для характерный для Чурилина:

ОБРУЧЕНИЯ КРУГ МУЧЕНИКОВ
И обручъ об руку указъ на казнь.
А зной — на зиму и мэку мука.
У каждого жажда простая, — Икар, знай:
Растоп воску! и броско на камни.
На камение! о меня
Разбрызгаешься частями.
И стянутся новые сугробы, обменять
Век на час с костями.
А двое
Овеют веером зурю.
Ад воет
Из недр деревянного горя.